Умные люди о переводе

Вкладывать такой громадный текст в форум, думаю, не стоит. А вот переводчикам ознакомится с ним еще как стоит. Тем более, что при тираже в 3000 экз. она, попросту, мало кому попадет в руки.

«Выдающийся физик, математик, инженер, искусствовед, теолог и философ, академик Борис Викторович Раушенбах был последним энциклопедистом минувшего столетия. Благодаря его научным открытиям и инженерным разработкам было получено изображение обратной стороны Луны, и человек начал освоение околоземного пространства. Созданные академиком Раушенбахом системы управления и ориентации космических аппаратов используются до сих пор. Круг его научных интересов поражал своей широтой, затрагивал многие мировоззренческие и философские темы. Книги Бориса Викторовича по древнерусской иконописи стали откровением даже для специалистов. Он приложил немало усилий для развития диалога между Церковью и обществом. Этот удивительный человек своей судьбой повторил все взлеты и падения российской истории XX века.»

Б.В. Раушенбах
Магический квартал
(в сокращении)
…
Если ориентироваться на современные этим писателям европейские величины, то окажется, что и Тургенев, и Гончаров и Некрасов держат высший мировой уровень, а то и превосходят его. Такой подход к определению уровня очень остроумный, неожиданный и простой, но страдает некоторым пороком: ведь прежде чем давать такие оценки, надо блестяще знать языки, чтобы читать тексты в оригинале. Правда, я несколько уклоняюсь от темы, одновременно ее расширяя. Ведь в массе читающее человечество знает зарубежную литературу в переводах, то есть знают ее бледную, а иногда и искаженную копию.
И Пушкина знают в переводах. И это значит, что Пушкина никто не знает, кроме нас, как это ни странно прозвучит. Потому что именно Пушкина невозможно перевести. «Повести Белкина» еще как-то можно, а уж «Евгения Онегина» — никак. Как и всякое великое произведение, оно держится на культурном общенациональном контексте, который жителю другой страны, не знающему ни России, ни языка, будет трудно постигнуть вполне. Это не всякий и русский-то постигнет. Это как копия с живописного полотна — берется великое произведение и пишется копия: кто-то там в синем жупане стреляет из пистолета. Вроде бы все то же самое — и жупан, и пистолет, но… не то. И разница-то — всего какое-то «чуть-чуть». Но при переводе это «чуть-чуть» исчезает. Всегда.
Я знаю немецкий и читаю русских поэтов на немецком, а немецких — на русском. И даже такой поэт как Пастернак, на мой взгляд, совершенно не справился с «Фаустом»; «Фауста» просто невозможно перевести — слишком он немецкий.
Говорят еще, что Лермонтов хорошо перевел Гёте. Но… это совершенно не Гёте, перевод даже и рядом не стоит. Просто на мотив Гёте Лермонтов написал стихотворение, но это — Лермонтов, а не Гёте. Поэтому всякие сравнения и сопоставления очень опасны. По-настоящему на них имеет право лишь человек, который читает в подлиннике. Западные люди, как правило, не знают русского, поэтому они не могут вполне оценить русскую литературу. Как минимум, вся наша поэзия для них исключается, потому что поэзию вообще нельзя переводить, я в этом убежден.
Вот один интересный случай в качестве примера. Как-то одному своему знакомому берлинцу, который жил тогда в России и учил русский, я посоветовал прочесть «Преступление и наказание». И он мне с важным видом сказал: «Я читал, я очень люблю это произведение». — «Нет, ты прочти по-русски». Он прочел по-русски и явился ко мне с буквально квадратными глазами: «Ты знаешь, это бездна какая-то, бездна страстей. На немецком все эти персонажи Достоевского выглядели просто бюргерами, почтенными, прилично одетыми бюргерами». Это потому, что «Преступление и наказание» совершенно русская вещь.

…

Вернусь к «Фаусту». Я не случайно обмолвился, что Пастернаку не удался его перевод, хотя, казалось бы, такой мастер поэзии, сам прекрасный поэт, — а вот не вышло. На мой взгляд, лучшее переложение «Фауста» на русский язык принадлежит Николаю Александровичу Холодковскому, видному зоологу, энтомологу. В его переводе тоньше передано то, что раньше называли «философией природы» и что в творчестве Гёте было очень важным, основополагающим. А Пастернак, хотя и знал немецкий хорошо, — этого оказалось недостаточно, чтобы переводить Гёте. Все что в «Фаусте» написано Гёте-философом, ученым, Пастернак просто пропустил мимо ушей. Все это оказалось за пределами его возможностей.
Я неоднократно говорил, что если бы даже Гёте не написал «Фауста», он остался бы в истории мировой науки как автор выдающихся работ «Опыт о метаморфозе растений» и «Учение о цвете». Немногие знают, что Гёте был серьезным натуралистом, и в своих литературных произведениях он охватывал природу и все живое, включая человека, как единое целое.
Возьмем эпизод с магическим квадратом из «Фауста». По мнению средневековых магистров волшебства, такие квадраты имели магические свойства: у них сумма цифр по вертикали, горизонтали и диагонали одинакова. У Гёте так и говорится: «Нехе» — ведьма, ведунья, знающая. В «Фаусте» мы имеем дело с самым маленьким магическим квадратом — три на три. Магический квадрат — это три на три и больше трех: четыре на четыре, пять на пять и так далее. Каждый связан со своей планетой, самый маленький, кажется, с Сатурном. То есть все это имеет отношение к астрологии. Это выглядит так:

1   2   3

4   5   6

7   8   9

Три на три — девять клеток. Но квадрат станет магическим, когда каждая из клеток получит особое числовое значение. У Гёте все это описано. Откроем книгу и посмотрим: вот ведьма читает Фаусту по своей магической книге, учит его строить магический квадрат: «Aus Eins mach Zehn…» — «Из единицы сделай десятку». Еще раз нарисуем этот квадрат, проставим числовые значения по советам ведьмы. И сравним с первым рисунком.

10   2    3
0    7    8
5    6    4

В первой клетке к единице пририсовываем ноль. Получилась десятка. Идем дальше. «Und Zwei lass gehen…» — To есть «двойку оставь в покое, оставь, как есть». «Und Drei mach gleich…» — «С тройкой поступи так же, оставь ее как есть».
«So bist du reich…» — «Так, или настолько ты богат». Другими словами — вот, чем ты располагаешь, Вот твоя сумма. Посмотрим, какова сумма: 10+2+3=15. То есть мы имеем пятнадцать в первой горизонтали. Дальше, вторая горизонталь: «Verlier die Vier» — «потеряй четверку». Значит, поставим здесь ноль. «Aus Funf und Sechs, — so sagt die Hex’, — mach Sieben und Acht» — «из пятерки и шестерки сделай семерку и восьмерку». Сделали. И подсчитаем сумму чисел во второй горизонтали: 0+7+8 = опять 15.
«So ist’s vollbracht» — «и дело сделано, выполнено». Это означает, что третий, нижний ряд мы можем построить уже сами. Ибо надо знать, что в магических квадратах числа по всем горизонталям и вертикалям дают одну и ту же сумму. Иногда, в других вариантах магических квадратов, эта сумма повторяется в диагоналях — в обеих или только в одной. Итак, какова сумма в нашем случае? Это — 15. Значит, чтобы достроить наш квадрат, достаточно сложить числа по трем вертикалям и подставить внизу недостающие до пятнадцати. В первой вертикали это будет 5, во второй — 6, в третьей — 4. И сумма в третьей горизонтали опять 15. Магический квадрат построен, все девять клеток получили свой числовой смысл.
Идем дальше по тексту Гёте: «Und Neun ist Eins…» — «девятка это единица». В немецком языке «Eins» — это и единица, и единство. То есть девять клеток квадрата составляют нечто целое, цельное, единство. А дальше — «Und Zehn ist keins» — «а десятка — ничто».
Мы не успеваем узнать, как потом манипулируют с этим квадратом, с этим единством чисел, потому что дальше по тексту ведьму прерывает Мефистофель. Он говорит, что хватит, мол, болтать пустяки, мешает ведьме открыть Фаусту тайну магического квадрата, и Фауст остается в неведении. И читатели остаются в неведении. Но они хотя бы знают, что ведьма бормочет не чепуху, а строит магический квадрат. Что дальше — знают она и Мефистофель. И, что нам особенно важно, — знает Гёте. Но вот Пастернак, который считается, кажется, лучшим переводчиком «Фауста», — не знает. Как и Фауст. Он не знает даже, что ведьма строит магический квадрат, поскольку он в своем переводе исказил числовые значения и вообще смысл текста. В угоду, может быть… красоте стиха?
Вот как это звучит у Пастернака:
Ведьма (напыщенно декламируя по книге)
Ты из одной
Десятку строй,
А двойку скрой,
О ней не вой.
Дай тройке ход,
Чтоб стала чет,
И ты богач.
Четверку спрячь,
О ней не плачь,
А пять и шесть
С семеркой свесть,
И до восьми
Их подыми.
Девятка — кон,
Десятку — вон.
Вот ведьмина таблица умножения.
Ну, и так далее. Красоту стиха я обсуждать не стану… Но как Пастернак мог допустить, что Гёте просто писал пустой «оперный» камуфляж?
Далее по тексту Гёте: остается неясным, почему ведьма взяла именно квадрат три на три? Читаем: итак, Мефистофель говорит, что старая ведьма просто бредит, она в жару, — то есть он тщательно путает и прячет от Фауста след. И дальше он почему-то еще иронизирует по поводу числа «три» и Святой Троицы. Не берусь утверждать, что Пастернак полностью игнорирует теософский, философский смысл этого эпизода, не сужу об этом. А вот Мефистофель делает именно то, что ему положено по штату. Но, вопреки его усилиям, ведьме все же удается прочесть по своей книге еще кое-что. А именно: что знание скрыто от людей. Оно дается только тому, кто не мудрствует, не насилует истину. Тому оно просто — дается. То есть она здесь намекает на откровение… Она намекает на интуитивное, внелогическое и неэмпирическое познание. И тут уж Мефистофель прерывает ее особенно решительно. Он говорит Фаусту, что знает ведьмину книжонку, там полно всякой чепухи, не стоит на это обращать внимание. Да Фаусту и самому кажется, что все это какой-то сумасшедший дом. Он ведь ученый, аналитик и логик.
Именно этот отрывок, по-моему, — проверка для переводчика. Если он этого эпизода не понимает, значит…
Но именно Пастернак, между прочим, находился в более выгодной позиции, чем его предшественники: вот книжечка, комментарий к «Фаусту». Она написана по-немецки. Я купил ее у нас, давно, после войны. Да к тому же это второе издание, то есть старая и известная уже книжка. Но Пастернак не прочел этих комментариев и обессмыслил текст.
С моей точки зрения, Холодковский в целом лучше перевел «Фауста». «Фауст» потому и гениальная поэма, что это еще и философское сочинение. Холодковскому легче было соответствовать Гете, поскольку он и сам был крупным ученым-естественником. Он был до революции членом-корреспондентом Академии наук России, ему было ближе то, что называли раньше философией природы. Но именно эту, упоминаемую мною выше сцену даже и Холодковский как следует не прочел. Правда, он переводил раньше, чем Пастернак, в конце XIX века. Тогда еще и сами немцы могли этой тайнописи не расшифровать. А Гёте, я думаю, сознательно это не расшифровывал…
Существует, да и всегда существовало, несколько прямолинейное представление о том, кто такие материалисты и идеалисты. Но ведь есть еще и дуалисты, которые признают одинаково первичными и дух, и материю, я всегда, когда могу, это подчеркиваю. Причем этого взгляда чаще всего придерживаются именно ученые естественно-научного профиля, физики, например. И это вполне объяснимо, потому что чем глубже погружаешься в физические проблемы, тем больше убеждаешься, что одной физикой там дело не обходится, чего-то существенного не хватает. Поэтому ученые, пытавшиеся понять окружающий человека космос — у нас, к примеру, Циолковский, в Германии — Герман Оберт, считали себя дуалистами и полагали, что все одинаково важно. А монистический взгляд является в известной мере упрощением — реальная картина куда сложней.
Нас усердно учили, что материя первична, а все остальное вторично (я повторяюсь, но делаю это сознательно, ибо все увязано с темой «Фауста»). Многие серьезные ученые, например Сахаров, считают, что такое утверждение — чепуха. Если понимать под религиозностью чувство осмысленности мироздания, что мироздание — не случайное собрание молекул или еще чего-нибудь, а нечто, имеющее смысл, цель, то такого мнения придерживаются очень многие.
Что касается Пастернака, то хотя он и немецкий знал, и поэтом был — этого оказывается недостаточно, чтобы переводить Гёте. Все, что в «Фаусте» написано Гёте-философом, ученым, Пастернак просто не услышал. Все это оказалось за пределами его возможностей. Так вот и происходит искажение, снижение шедевра до уровня интеллектуального плебса. Что касается откровения, оно ведь не каждому дается, интуитивное знание — очень редкий дар. Но я думаю, что и прежде интуитивное познание было нам свойственно. У меня есть основания предполагать, что прямая связь древнего человека с космосом была более тесной, и жизненно важную информацию он получал не только на логическом пути, но и непосредственно из космоса путем откровений, озарений. Я пытался показать в свое время, что религиозное чувство — ощущение своей сопричастности грандиозным космическим процессам — было очень важно в далекой древности. Человек, который не просто знает, как это знает ученый, что есть галактики, а который чувствует, — именно чувствует, не понимая этого, может быть даже не умея писать, но чувствует, что Вселенная как-то в нем отражается, — такой человек может подсознательно реагировать на процессы, идущие в окружающем его близком или далеком космосе. И в результате как бы знает больше, чем дает логика.
Сознание своей как бы выделенности или избранности, безусловно, требует сопротивления давлению большинства, требует большой психологической прочности. Известны случаи, когда люди не выдерживали, ломались и даже так или иначе гибли, кончали с собой… На мой взгляд, Гёте очень близко подошел к этой теме в «Фаусте» и частично воплотил ее в этом произведении и как художник, и как ученый.

Раушенбах Б.В. Праздные мысли: Очерки. Статьи. Воспоминания. — М.: Гареева, М.: «Аграф», 2003. — С. 321 – 330.